– Тогда позвольте…

– Да иди ты к своей Энкайме! – воскликнул я и всё же закрыл дверь. Однако перестарался с силой хлопка, и трухлявое дерево одной из стоек дверной коробки посыпалось мелкими щепками. Дверь, не ограниченная никакой преградой, начала гулять на сто восемьдесят градусов туда и обратно так, как будто где-то присутствовала скрытая пружина.

… Что же, дверь как в салун, это весьма оригинальное интерьерное решение.

Да и приятный сквознячок получился.

Стефан от неожиданности ойкнул и упал на пятую точку. Затем он глупо завертел головой, словно неразумный птенец, и, с трудом поднявшись, поспешил покинуть коридор вместе с чемоданчиком. В таких было принято хранить хирургические инструменты, хорошо если хоть чистой водой время от времени протираемые.

– Элдри, сядь на постель.

– Я выучила. Я почти до конца всё выучила! Ты меня выпустишь теперь?

– Сядь на постель.

Она послушно, почти что на четвереньках, медленно заползла на кровать. Я поднёс к ней фонарь, который держал в левой руке, и оставил его у изголовья. Свет осветил крупный бубон на шее и засохшие остатки крови у рта.

– Почти не считается. Доучишь – тогда и выпущу.

– Не выпустишь, я заболела! – она начала всхлипывать. – Теперь я умру, да?

– Не раньше, чем я постараюсь тебя вылечить.

Сейчас или никогда. Я присел, расстелил подле себя стерильную тряпицу и положил на ткань шприц и два бутылька с лекарством.

– Это надо будет пить или втирать?

– Если не получится вколоть, то будем пробовать и то, и то. Хуже тебе точно не станет.

– А что такое вколоть?

– Сейчас узнаешь. Не шевелись.

– Но что ты хочешь сделать?

– Помешать смерти.

– А, – замялась она, – а ты это можешь?

– Если бы я постоянно задавался вопросом, что я могу, а чего нет, то у меня бы не осталось времени на осуществление всего задуманного!

– Тогда почему, – начала было спрашивать Элдри, но, едва увидела шприц вблизи своего тела, тут же передумала с вопросом. – А это не больно?

– Больно. Не шевелись.

Мне пришлось ухватить её за руку, чтобы она не сбежала. Крепко. До синяков. А там игла вошла в плоть. Девочка вырывалась, а потому я не был уверен, что попал туда, куда хотел, но всё равно выдавил состряпанную в кустарных условиях вакцину. Дурёха тут же закричала, не щадя мой слух. Хорошо, хоть быстро пришла в себя. Однако и мига не прошло, как удовлетворение её внезапным молчанием переросло в ощущение опасности. Я обернулся и увидел, как сквозь окошко двери на меня пристально смотрит молящийся Рикард. И смотрит холодным, полным ярости взглядом.

Сам не знаю, как у меня получилось встать на ноги столь быстро. Действие заняло меньше доли секунды! Правда, один из бутыльков от моей неуклюжести закатился под кровать, но это не имело ни малейшего значения после того, как воинственный фанатик вошёл в келью. Он профессиональным движением приставил к моему горлу длинный нож и через послушника вызвал подмогу.

Капли крови на шее не дали мне заняться сопротивлением. Я знал, что даже если не так моргну, то нож Рикарда без сожаления перережет мне горло. Поэтому я стоял и не шевелился. Даже когда другие жрецы подоспели и надели мне на голову грубый кожаный мешок я стоял, как статуя. Лишь вздрогнул, когда эти люди плотно затянули стягивающий шнур так, что я задышал с трудом. Шее было больно. Воздуха не хватало.

А затем меня засадили в крайне неприятный застенок. Намного хуже места моего прежнего заключения. И, чтобы пояснить свой вывод об этом, сообщу следующие факты.

Когда у меня появилась возможность стянуть с себя удушающий мешок, то вокруг оказалось так темно, что мне пришлось основательно порассуждать, не лишился ли я зрения. Однако если в способности видеть я и засомневался, то обоняние со мной определённо осталось. Вонь вокруг сочетала в себе на редкость омерзительный букет гнили, разложения, испражнений и чего-то ещё неописуемо отвратительного. Камень пола казался холоднее льда и был неприятно влажным. Слух улавливал звонкое равномерное капанье. Капля по капле. Раздражающе.

– Треклятье, – только и прошептал я.

Эхо отразило это слово от стен.

Глава 18

Сколь прах костей моих тяжёл!

Ссыпаясь прямо на весы,

Он чаши мрака расколол.

И, поместив меня в часы,

Судьба смотрела на помол,

Не уронив скупой слезы.

Она смотрела на часы.

Песчинки. Вечность. Блеск стекла.

Тьма, ликов вытянув носы,

Желала знать, как завлекла

Судьба меня в свои часы

И как меня не сберегли

От ощущений смертных мук

Уменья магов?

Ей назло

Не раскрывал я тайн сундук.

А там спасение пришло.

Раздался скрежет. Тихий стук.

И вдруг рассыпалось стекло!

Жизнь сам я выпустил из рук,

Когда вдруг стал играть с Судьбой.

И в темноте, под смех грозы,

Мой прах рассеялся вокруг.

– Как ты, юноша? – вдруг обратился ко мне знакомый старческий голос. Он вырвал меня из глубокой задумчивости и заставил вздрогнуть от неожиданности. Однако я всё равно обрадовался. Водить по камню невидимыми для взора пальцами, размышляя как же я дошёл до жизни такой, мне уже до смерти надоело.

– Не очень. Здесь слишком темно.

– Если бы я знал, то принёс бы с собой лампу. Но… кажется где-то здесь должен быть факел, они ж завсегда у входа. Попробую его нащупать. Кресало-то у меня с собой, выйдет зажечь.

Идея мне понравилась. Голос тоже.

– Хм, это вы, молящийся Артур?

– Да, это я, – донеслось до меня вместе с приглушёнными звуками, похожими на похлопывания ладонями по каменной стене.

– Может возьмёте светильник из коридора? Я же вижу отсвет.

– Не получится, я уже пробовал. Кто-то перестарался, закрепляя факел в подставке. Его заклинило. Но это ничего, я уже всё нашёл.

Звуки изменились. Теперь застучало кресало и возле дверного проёма мелькнул сноп искр.

– Кстати, Морьяр. Ты единственный в этом храме, кто не называет меня святым, и мне давно хотелось узнать почему.

– Вы стойко веруете, но я уверен, что чудеса, которые вам приписывают, вы не совершали.

– Хоть кто-то понял, что я их не совершал! Их совершала Энкайма, орудием рук которой я являюсь.

Я неопределённо пожал плечами. Старик уже зажёг факел, и вокруг стало достаточно светло, чтобы жёсткая необходимость в словах отпала.

– Люди редко столь спокойны во мраке, – после недолгого молчания заметил жрец.

– Наверное это из-за того, что они мечтательно надеются, а не деятельно ждут.

Снова повисла тишина.

– Знаешь, моей руке намного лучше, – не услышав от меня иных слов, сказал Артур.

– Ей будет ещё лучше, если вы всё-таки вытащите плесень и промоете всё кипячёной водой.

– Ни к чему. Эта плесень с хлеба самой Энкаймы. Она священна!

– Чрезмерная благодать порой оборачивается ядом, – пошутил я, но собеседник мою шутку не понял. Он не знал, сколько гадостей помимо пенициллина я занёс к нему в рану.

А затем нашу беседу прервали. Дверь, расположенная в самом углу помещения, со скрипом распахнулась вновь.

– Святой Артур! – так, что каблуки его сапог звонко стучали по камню, зашагал в сторону моей клетки молящийся Рикард. За ним не менее громко топали два мрачных гиганта с одинаково квадратными выпяченными подбородками. – Как необычно. Я не ожидал вас здесь увидеть.

– Отчего же?

– Иерахон предвещал, что ваше появление усмирит чуму, но люди умирают всё чаще. Это уже странно. А теперь ещё выясняется, что вы не просто привезли с собой колдуна, но отчего-то желаете находиться подле него.

– Я не колдун, – печально и устало подал я голос. Затем понял, насколько мне осточертело выслушивать всякие обидные прозвища в свой адрес, и, умолкая, отвернулся…